- Как ты? - Не знаю, что подумал обо мне Черный, очнувшись в собачьем вольере, но фонить и подрастать мои запасы метеоритного железа теперь вряд ли будут - превратились в мертвый металл. Гаситель высосал из них живую силу досуха. Не жалко! Добуду еще, благо, известно где и как.

- Пить, - прошептал Борис обветренными губами.

- Сейчас-сейчас, - устало отозвался я. Но ни дойти до дома, ни даже покричать сил не было - два дня рядом с Борькой вымотали меня вконец. Недолго думая, напоил друга из собачьей миски. Бобик, который мало того, что достаточно пострадал, попав под гашение, так еще и временно стал бездомным, тоскливым взглядом проводил последнюю собственность.

Вспомнив, что сам же строго-настрого запретил кому-то приближаться к нам до моего сигнала, все же нашел в себе силы проорать, чтобы нас отсюда забрали. В здравом уме я сам не понимал, как затащил гасителя внутрь. Почему-то помнилось только, как просовывал его сквозь собачий лаз, а кто-то помогал вопреки моим посылам. И так и не нашел ответа ни тогда, ни после: почему нельзя было сделать это через нормальную калитку? Списал на помрачение рассудка от истощения и зубной боли, которая шла в нагрузку к Бориной потере контроля.

Проснулся от запаха Наташкиных сырников и ласкового поглаживания по опять отросшей шевелюре.

- Ммм... Нат, еще полчасика...

И почти тут же резво подскочил.

Наташка, вернее, Гавриленкова Наталья Сергеевна, после родов приобрела чуть излишнюю, хотя пока еще приятную для мужского глаза округлость и гладкость, и немного разнилась с сохранившимся в моей памяти образом, но была по-прежнему хороша. Зато эти мелкие отличия моментально убедили меня, что это не сон и не бред, а моя подруга собственной персоной. В Питере. У меня. В спальне. Интересно!

- Что ты здесь делаешь? - ничего умнее у меня не родилось.

- Вставай, ты уже, говорят, вторые сутки дрыхнешь. Борис почти поправился. Ли и Ван шустрят по дому. - Выдала Наталья ответы на незаданные вопросы. - Они меня впустили. Ван таким колобком стал! - улыбнулась она.

На ее улыбку так и тянуло улыбнуться в ответ. Вот только между мной сегодняшним и мной трехгодичной давности лежала широченная пропасть.

- Что. Ты. Здесь. Делаешь?! - чеканя слова, переспросил я.

- Объясню. Я обязательно все объясню. Ты только встань и позавтракай сначала. - Улыбка стала очень грустной, а сама вдова испарилась из комнаты.

Пришлось вставать и ковылять вниз.

Мои домочадцы выглядели смешно. Ван, исправно кормивший все эти годы нашу ораву и растолстевший до размеров среднего Карабаса-Барабаса, напоминал пятнистый шарик. Ли, которому никакая еда не шла впрок, тоже щеголял окраской ягуара-мутанта. Борис пока еще отлеживался у себя в комнате, тяжелее всех перенеся детскую вроде бы болезнь.

- Какое сегодня число? - усаживаясь за стол, спросил я.

- Восьмое июля, - ответила мне Наталья, устраиваясь напротив.

- Ни х.. себе!

- А ругаться - нехорошо! - отчитал меня вошедший в столовую мальчик-дылда, в котором с трудом узнал сына Гавриленкова от первого брака.

- Саня! Не лезь к его светлости, дай ему спокойно поесть! - быстренько заткнула его Наталья. - И садись сам уже! Приятного аппетита!

Сожрав все, до чего дотягивались руки, завистливо начал коситься на тарелки сотрапезников, вынуждая их энергичнее работать челюстями. Организм после почти недельной голодовки требовал еще еды. Сердобольная Наташка уже хотела было поделиться со мной своей порцией, но я сумел отказаться, еще не хватало заворот кишок словить для полного счастья. Источник источником, но и он не всесилен.

После завтрака снова начало клонить в сон, но сперва требовалось разобраться с гостями. Устроился в кабинете, дожидаясь, пока подруга покормит еще и мелкого. В первый момент, увидев малыша, оторопел: не всегда можно сказать, на кого ребенок похож, но этому отчество Григорьевич явно подошло бы гораздо больше записанного в его метрике Иванович. Ну да, бог его матери судья! Иван Иванович уж точно не был слепым, а раз его этот факт не волновал, то почему должен волновать меня?

- Извини, что так нагрянула, - сказала Наталья, присев на уголок дивана, - я не знала, что ты болеешь. Одаренные разве болеют?

- Болеют. Редко, но болеют. Источник не панацея. И вы все теперь рискуете заразиться.

- Ветрянкой? Нет, мы уже переболели ею. - Она немного поерзала, прежде чем перейти к делу, - Егор, мне нужна помощь.

- Выкладывай. - Вздохнул, отгоняя мысль о подушке.

- Я немного объясню сначала?.. - издалека начала Наталья. - Помнишь, ты тогда в сердцах упрекнул, что мне только курятник побольше нужен был? С позолоченными насестами. - Усмехнулась она моему давнему высказыванию. Надо же, запомнила! А я уже и забыл, что тогда в запале ей наговорил. - Так и есть! И когда он у меня появился... Ты пошел дальше, а я струсила. Испугалось все потерять. Да и о дворцах я не мечтала. Нет, вру, мечтала, но как-то так, несерьезно. Иван Иванович... Ваня... я ведь не любила его, когда замуж выходила - сам знаешь, кто на душе был... - Слова ей давались тяжело - горло перехватывало, пришлось встать и налить воды.

Попив, Наталья немного успокоилась и смогла продолжить:

- Жили мы хорошо, тут ничего не скажешь. Иван разве что на руках меня не носил. Я даже сына в его честь назвала, чтобы еще один Иван Иванович был! Он так радовался... - и все-таки она разрыдалась.

Сел рядом, обнял. Сколько раз себе это представлял, сколько фантазировал, а тут понял, что утешаю эту женщину как всего лишь знакомую. Хорошую, близкую и даже дорогую, но всё, что я к ней испытывал, осталось в прошлом.

- Гавриленков знал? - решился я уточнить.

- С самого начала. - Наталья сразу поняла, о чем вопрос. - У него не могло быть детей, он сам мне признался.

- Подожди, а Саша?..

- Приемный. Они с женой его усыновили, это его первой супруги какой-то дальний родственник сиротой остался.

- Не знал...

- Никто не знал, кроме родни его жены! - с ненавистью воскликнула она, моментально перестав плакать. Ого! Похоже, там те еще драмы без меня разворачивались! - Когда мальчик осиротел - никто его себе брать не хотел! Иван рассказывал, что и сами они тогда не в достатке жили, богатеть он позже начал, но пожалел Санечку, не бросил! Даже когда жена его умерла, как родного воспитывал!

- Я помню. И ни разу мысли не возникло, что он не родной, от тебя сегодня первый раз услышал. Гавриленков его любил, это видно было.

- Ванечку он тоже любил. Мы... - опять полились слезы, - мы правда нормально жили! Ссорились, конечно, всякое бывало... и Саня меня не сразу принял, потом только оттаял, когда Ваня-маленький появился. Потом у него переходный возраст начался, знаешь же, наверно, какие дети в это время бывают. Это ты у меня золотым был. - Она так крепко прижала мою голову, что пришлось даже воспротивиться.

- Наташ, все это хорошо, точнее, ничего хорошего... блин, ты поняла! - вырвался я из ее объятий, - Я соболезную твоему горю! Гавриленкову, как бы я на него в свое время ни злился, смерти я не желал. Тебе такой беды тоже. Но я так и не понял, почему ты здесь, а не в Москве вступаешь в наследство.

- Извини, долгое вступление, сейчас доберусь. Я просто хотела, чтоб ты понял, это важно! Я... я не любила Ивана, но меня всё устраивало. Мне с ним было надежно. Это был самый лучший для меня курятник! Идеал курятника! - с горькой экспрессией произнесла Наталья.

- Мне жаль.

- Меня обвиняют в его смерти. - Заявление прозвучало как гром посреди ясного неба.

- Его же убили при ограблении! Там же всё прозрачно было! Мне Рус докладывал!

- Рус докладывал... - саркастически передразнила меня подруга, - Высоко ты поднялся!

- Извини, ты, конечно, Руслана не можешь знать, он уже здесь на меня стал работать. Он приглядывал за тобой немного. Не только за тобой, за всей вашей семьей. Не сам, конечно... - с чего-то стал я неловко оправдываться.